Более интересная тема для дискуссии Опции

[Eman]

В своем письме Военному министру А. Бертье от 22 декабря 1803 г., Бонапарт предлагал создать "в каждом батальоне полков легкой пехоты подразделение, именуемое “конной ротой” (compagnie à cheval), “подвижной ротой” (compagnie d’expédition), или же “партизанской ротой” (compagnie de partisans) или чем-то другим по аналогии.
Эта рота всегда будет третьей в батальоне... и должна состоять из крепко сложеных и сильных людей ростом 4 pieds 11 pouces (ок. 1 м 60 cм – прим. пер.). Они должны быть вооружены ружьем легче, чем используется драгунами и должны упражняться в стрельбе. Офицеры и унтер-офицеры должны быть вооружены нарезными карабинами (de carabines rayées).
Солдаты этих рот должны упражняться в следовании за кавалерией, когда та идет галопом, держась либо за сапог всадника, либо за хвост его лошади; вскочив же быстро позади всадника, они могут, таким образом, довольно быстро быть транспортированы кавалерией." (Correspondаce de Napoléon Ier, vol. IX, No. 7415, p. 212).

Вопрос, прежде всего, к профессиональным наездникам: насколько реально выполним подобный маневр? Не грозит ли, несущаяся вперед живая масса людей и лошадей, смешаться в беспорядке?

С уважением,
Эман

[Юрий]

Рискну подытожить микроисследование сделанное общими услиями.
а). О последнем каре - в условиях, когда практически вся французская армия схлынула с поля боя, и последнее сопротивление оказывало только одно каре Старой гвардии, Веллингтон, движимый "джентльменскими соображениями" мог послать офицера достаточно высокого ранга (командир бригады или дивизии) с предложением о сдаче, с хорошим (или приемлемым) знанием французского. Что именно и кто ему ответил (или ответили, и вообще сколько их было) в сумерках выяснить уже было невозможно. Но общий смысл, посланный, уяснил предельно ясно: "НИКТО СДАВАТЬСЯ НЕ СОБИРАЕТСЯ!"; после чего люди, столь неразумно, по мнению союзников, разменивающие жизнь на славу были просто стерты с поверхности картечью.
б). О самой фразе. С равным успехом её можно приписать любому солдату или офицеру Старой гвардии (безотносительно, была ли она длинной и высокопарной или краткой и грубой), поскольку выражала настроение любого стоящего в тот момент в последнем каре (или в строю, в момент, когда окончательный итог сражения уже стал ясен).