Историография 1812: современное состояние, (статья Л.Л.Ивченко) Опции

[Ульянов]

Очень грамотная и своевременная статья.
Хороший ответ всем сторонникам ревизионизма
(выделение в тексте - моё)

Родина, №6, 2012

Лидия ИВЧЕНКО, кандидат исторических наук

НЕ БРАТЬЯ ПО СЛАВЕ?
Историография 1812 года: нынешнее состояние



200-летний юбилей 1812 года позволяет специалистам не только констатировать достижения в исследова¬нии темы, но анализировать проблемы, которых, на наш взгляд, немало. Не хочется выглядеть пессимистом, но, похоже, что круглая дата застала историков-профессионалов врасплох. Я отлично помню, как лет 20 назад мы мечтали о перевороте в историографии. Ещё бы! Труды Е. В. Тарле, Л. Г. Бескровного, П. А. Жилина, в которых советская идеология вела бескомпро¬миссную борьбу со сведениями источников, нас не удовлет¬воряли. Впрочем, столпам советской науки с середины 1950-х годов самим наскучил обязательный джентльменский набор ссылок на труды классиков марксизма-ленинизма. В 1988 году Н. А. Троицкий, торжествуя, уличил собратьев по цеху «в небрежном обращении с трудами основоположников марксизма», полагая, что именно в этом и заключался главный источник историографических бед. Действительно, согласно сведениям, приведённым саратовским исследователем, специалисты тол¬ком не знали (и, по-видимому, знать не хотели), один ли Фри¬дрих Энгельс написал статью «Барклай де Толли» в Британскую энциклопедию или всё же в соавторстве с Карлом Марксом и кто из них для того же издания написал статью «Бородино»?
Но и торжество Николая Алексеевича, занимавшегося дол¬гие годы проблемами российской революционной демокра¬тии, а затем переключившегося на события 1812 года, было недолгим: ветер перемен разбросал как карточный домик крепкую методологическую базу его исследований. Двадцать лет спустя известный учёный решил повторить успех: в 2007 году вышло в свет второе издание его книги «1812. Великий год России». Если в первом издании явственно просматрива¬лась цель защиты «марксизма-ленинизма» от посягательств «сталинистов», то в очередном «концептуальном» труде фило¬софская концепция автора не обозначена. В качестве «мето¬дологической рефлексии» может рассматриваться стремление исследователя установить истину посредством механического приращения знаний, то есть путём добавления новых сведе¬ний к уже изложенным в первой книге. Неизбежная издержка подобного отношения к проблемам гносеологии — увеличе¬ние числа оппонентов, в спорах с которыми автор переносит центр тяжести с философской основы исследования истори¬ческих фактов на личности возражателей1.
Среди отечественных специалистов, занимающихся про¬блемами Наполеоновских войн в целом и Отечественной войны 1812 года в частности, споры о методологических основах исследования — явление нечастое. Затянувшаяся полная неопределённость в этом вопросе, на наш взгляд, «грозит депро¬фессионализацией исторического знания» именно накануне 200-летнего юбилея. Положение не спасает, как и сто лет на¬зад, публикация новых источников, качественных трудов по униформологии и изысканий, основанных на сведениях по¬служных списков, ведомостях о потерях, уточнённых данных о хронометрии боевых действий. По мнению Н. А. Проскуряко¬вой, «на одном фактическом материале, даже самом ценном и богатом, невозможно выстроить действительно масштабные и при этом обоснованные обобщения»2.
В то время как историки-медиевисты, специалисты по исто¬рии второй половины XIX и всего XX века дискутируют по поводу новых основ исторической науки, в нашей среде по-прежнему большим завоеванием считается преодоление идеологической составляющей, которая обозначается как «лжепатриотизм», который ставится в вину исключительно российским профес¬сиональным историкам, создателям лживого отечественного официоза, основанного либо на дореволюционном псевдопа¬триотизме, либо на его советском тоталитарном варианте.
Подобная постановка вопроса, на наш взгляд, располагает к опасной доверчивости к зарубежным источникам. Не слу¬чайно в трудах российских исследователей Наполеоновской эпохи мелькают совершенно ненаучные определения по отно¬шению к создателям писем, дневников и мемуаров: «исключи¬тельно правдивый». Заметим: нас не было в ту эпоху. Историк, по справедливому замечанию И. П. Липранди, «сам не может ничего свидетельствовать. Он будет говорить только то, что говорят другие, и если он очистит разногласия критикою, то обязанность его выполнена»3. Заметим, что даже при масштаб¬ном сопоставлении источников противоречия и разногласия во взгляде на то или иное событие всё равно остаются. Нельзя не удивиться самонадеянности авторов, когда один пытает¬ся «уточнить истинный масштаб личности Кутузова»4, другой обращается к изучению личности канцлера Н. П. Румянцева, «чтобы опровергнуть ложь, выявить истину»5.
Историк не возглашает истину в последней инстанции, он предлагает свой, по возможности непротиворечивый и научно сбалансированный взгляд на историческое явление. Но он из¬учает и наблюдает не само явление, а то, как оно отражено в различных источниках. Поэтому главная задача специалиста — собрать возможно полную и всестороннюю информацию об авторе, установить, когда и при каких обстоятельствах был
создан источник, где, когда и кем был опубликован, при этом не исключать возможности, что какая-то часть важной инфор¬мации всё равно ускользнёт из его поля зрения.
К чему клонятся эти рассуждения об источниках, с которы¬ми мы имеем дело в процессе изучения событий Отечествен¬ной войны? За долгие годы изучения всеми нами любимой те¬мы автор этих строк «начитал» немало материалов, при срав¬нительном сопоставлении которых стал довольно неплохо ориентироваться в эпохе 1812 года в России, следовательно, представлять психологические портреты людей, создававших те или иные источники: рапорты, письма, дневники, воспоми¬нания. Пользуясь сведениями других источников, мы можем примерно реконструировать, когда и зачем они создавали свои источники, то есть определиться с целеполаганием и произвести внутреннюю критику источника.
Но о какой внутренней критике источника может идти речь, когда мы сталкиваемся с обильным цитированием сочинений воинов Великой армии, о большинстве которых мы знаем лишь номер полка и цвет мундира? Сведения о каждом отдель¬но созданном источнике нелишне было бы вписать в данные исследований «культурных инвариантов» — образцов созна¬ния и поведения воинов русской и наполеоновской армий, которые также нуждаются в тщательном научном изучении и осмыслении. Приведу пример: каждый, кто изучает эпоху На¬полеоновских войн, сталкивается с тем, что русские участни¬ки событий менее плодовиты в мемуарном наследии, нежели французы. Более того, их воспоминания почти не содержат тех выразительных и ярких деталей, которые присущи рас¬сказам ветеранов Великой армии. Можно, конечно, привычно списать это явление на невежество, а можно обратить внима¬ние на обстоятельства, подчас не принимаемые в расчёт. В восторженном почитании Наполеона и его армии мы гоним от себя мысли, что у их репутации не всегда были красные дни. Русские мемуаристы сознавали себя победителями, их репута¬ция в то время была бесспорна (им и в голову не приходило, что потомки усомнятся в них настолько, что займутся поиском уважительных причин для нашествия Наполеона на Россию), чего не скажешь об их противниках, «борцах противуположного лагеря» (А. Н. Витмер).На счету у наполеоновских ветеранов — проигранные кам¬пании в России, Центральной Европе и на Пиренеях 1812,1813, 1814, 1815 годов. Союзные армии Европы дважды вступали в Париж — в 1814-м и 1815-м. «Австрийцы ввели целую армию в Прованс, чтобы кормить на счёт этой бедной и верной королю страны, — сообщал лорд Каслри лорду Ливерпулю летом 1815 года. — Пруссаки кормят на счёт Франции 200 000 войска. Ба¬варцы [те самые «верные союзники» Наполеона, которые якобы готовы были интегрироваться в созданную им «единую Евро¬пу»6.— Л. И.], чтобы не потерять удобного случая покормиться на чужой счёт, поспешили перевезти на телегах своё войско от Мюнхена на берега Луары, когда в их помощи не было более никакой нужды, и перевозка, разумеется, поставлена на счёт Франции. Теперь во Франции союзных войск не менее 900 000, содержание которых стоит стране 112 000 фунтов стерлингов»7.
Большая часть французского населения знала о победах сво¬его повелителя из газет и бюллетеней, а грандиозное по мас¬штабу военное поражение видела своими глазами и ощущала на себе. Ветеранам Великой армии и самому Наполеону остава¬лось в этой ситуации только одно спасительное для их репута¬ции средство — взяться за перо в надежде на будущее. Лично я не представляю себе русского офицера-мемуариста, взываю¬щего к своим сослуживцам в тех же пылких выражениях, как это сделал граф Филипп Поль де Сегюр: «Товарищи, я обращаюсь к вам! Не дайте исчезнуть этим великим воспоминаниям, куплен¬ным такой дорогой ценой, представляющим единственное до¬стояние, которое прошлое оставило нам для нашего будущего. Одни, против стольких врагов, вы пали с большею славою, чем они возвысились. Умейте же быть побеждёнными и не стыдить¬ся! Поднимите же своё побеждённое чело, которое избороз¬дили все молнии Европы! Не потупляйте своих глаз, видевших столько сдавшихся столиц, столько побеждённых королей! Дик¬туйте же истории свои воспоминания. Уединение и безмолвие, сопровождающие несчастье, благоприятствуют работе. Пусть же не останется бесплодным ваше бодрствование...»
«Бодрствование» наполеоновских ветеранов не осталось бесплодным. В доказательство того, что они выполнили идео¬логический заказ, приведу строки из завещания Наполеона на острове Святой Елены: «...Полковнику Марбо, сто тысяч фран¬ков. Я возлагаю на него обязанность продолжать писать для защиты славы французского оружия, дабы покрыть позором клеветников и отступников»8. Путеводной звездой их вообра¬жению служили бюллетени Великой армии и мемуары самого Наполеона, по поводу которых его падчерица, королева Гортензия, заметила, что узник острова Святой Елены «с изощрён¬ным кокетством хорошего драматурга» «аранжировал свою жизнь, свою защиту и свою славу»9.
Эту «бумажную» войну российские ветераны, безусловно, проиграли: в их рядах не было генерала Жана Батиста Антуана Марселена де Марбо (1782-1854), полный текст «Мемуаров» которого был издан в России без соответствующего научно¬го комментария в 2005 году. Но, во-первых, русские офице¬ры были победителями и им не надо было оправдывать своих поражений возвышенными причинами. Во-вторых, их разо¬ружил сам император Александр I, призвав к смирению: «Не нам, не нам, а имени Твоему!» Кстати, во время вступления со¬юзников в Париж французы сразу же отметили существенную разницу в психологии офицеров двух армий — русской и на¬полеоновской: «Мы слышали как молодые русские офицеры... рассказывали в самый день их торжественного вступления их в Париж о подвигах своих от Москвы-реки до Сейны [Сены. — Л. И.] как о делах, в которых они были предводимы помыслом Божиим; себе они предоставляли только ту славу, что они бы¬ли избраны орудием его милосердия. Они описывали победы свои без восторга и в таких простых и ласковых выражениях, что мы думали, что они на сие условились из особенной уч¬тивости. Они нам показали серебряную медаль, которую ге¬нералы и солдаты носят как знак отличия. На одной стороне сей медали изображено око Провидения, а на другом — слова из Священного Писания: «Не нам, не нам, и имени Твоему»10. Именно эта «схема» и составляла основу исторического ха¬рактера офицера эпохи 1812 года. В целом же нельзя не со¬гласиться с британским исследователем Домиником Ливеном: «Основные французские первичные источники по войнам, ко¬нечно, представляют взгляд «со своей колокольни»... Агрес¬сивное самовосхваление процветало как в армии Наполеона, так и в армиях его противников»".
В настоящее время историки-любители и СМИ терзают па¬мять Кутузова. В связи с этим приведём мнение французского историка Антуана Про (в наших СМИ отечественный историк по определению почти всегда лжив; именно поэтому журнали¬сты, а также социологи, политологи и прочие взвалили на себя тяжкое бремя исполнять их обязанности): «Каков бы ни был предмет исторической критики, она не может осуществляться начинающим историком, и это убедительно доказывают те затруднения, которые испытывают студенты при работе с текстом. Для того, чтобы заниматься критикой документа, надо уже быть историком, так как, по существу, критика документа означает сопоставление его со всем тем, что уже известно о рассматри¬ваемом в нём предмете, о месте и времени, о которых он рас¬сказывает. В каком-то смысле критика и есть сама история, и она становится всё более утончённой по мере того, как история углубляется и расширяется... Внутренняя критика всегда осу¬ществляется путём поиска сходства, так как нам ничего не из¬вестно ни об изучаемом периоде, ни о данном типе документов, критика попросту становится невозможной. Из этого видно, что критика источников не может быть абсолютным началом: нужно быть уже историком, чтобы заниматься критикой документа»12.
Но почему столько веры на слово автору монографии о Ку¬тузове профессору Троицкому, который большую часть жизни изучал и изучает проблемы народников? Откуда нынешний шоумен, а тогда студент Евгений Понасенков взял сведения, позволившие ему утверждать, что Кутузова все считали без¬дарным генералом? Почему СМИ, не задумываясь, повторили версию студента, как будто речь шла не о победителе Наполе¬она, а о ком-то малозначительном для нашей истории? Не по¬тому ли, что он процитировал академика Вернадского: «Гений не ждёт появления новой науки, а сам создает её»13? Хорошая уловка для тех, кто не любит утруждать себя изучением источ¬ников и работ других исследователей! Но даже гений оттал¬кивается в своих научных построениях от внутренней критики источника, а не создаёт очередной миф на «злобу дня».
О Кутузове по выходе монографии Троицкого всё было ре¬шено без научных споров и дискуссий. Историку же остаётся констатировать факт, что каждый, кто интересуется историей От¬ечественной войны и Бородинского сражения, должен признать, что у него нет под рукой самого главного источника для созда¬ния «сбалансированного» научного знания о тех далёких собы¬тиях — рассказа о них самого Кутузова с учётом мнений своих оппонентов. Заметим, что речь здесь идёт даже не о правдиво¬сти «самовидцев», а об их умении «аранжировать» события. По воспоминаниям современника, «природа и навык одарили его [Кутузова] прекрасным языком, который восходил до высокого красноречия. В нём были счастливые обороты в мыслях и словах и, при том, он умел сохранять всегда чудную прелесть лаконизма и игривость от шуточного до величественного»14.
Принимая во внимание сухой, лапидарный слог «Оправданий» Барклая де Толли и «Писем» Л. Л. Беннигсена, главных оппонен¬тов Кутузова и создателей крепкой «антикутузовской версии», вряд ли можно сомневаться, чей рассказ о событиях на Бородин¬ском поле получил бы в глазах потомков статус источника № 1. Автор не сомневается в том, что, если бы Михаилу Илларионови¬чу было отпущено ещё несколько лет жизни, он бы легко спра¬вился со всеми своими оппонентами и нашёл бы убедительное объяснение всем тем обстоятельствам, над которыми почти два столетия ломают головы специалисты. Таким образом, отсутствие источника, содержащего необходимую информацию, — это не менее существенный факт, чем его наличие.
Издержки идеологии, «мифологизация сознания», давле¬ние общественных пристрастий на науку благополучно суще¬ствуют и в наши дни. Отсутствие профессионализма, на наш взгляд, ярче всего проявляется в тех случаях, когда историк или тот, кто считает себя историком, пребывает в убеждении, что сам он находится вне идеологии, защищенный от её пагуб¬ного влияния «элементарным здравым смыслом»15. «Очевидна идеологическая составляющая исторической памяти — и не только в привычном людям моего и более старших поколений советском тоталитарном варианте... Идеология, идея присут¬ствует в исторической памяти всегда»16, — отмечает совре¬менный исследователь М. Ф. Румянцева.Наиболее яркий пример современности — укоренившееся в российском обществе (не без участия историков-профес¬сионалов) безотчётное — и запоздалое по западным мер¬кам — преклонение перед всеобъемлющим гением Наполео¬на, сформировавшееся благодаря мифу о том, что в России эта тема якобы была под запретом. Привожу подробную цитату из статьи А. В. Гордона, относящуюся к истории создания вы¬дающимися историками Тарле и А. 3. Манфредом знамени¬тых монографий о Наполеоне. Ученик Альберта Захаровича вспоминает о том, как его научный руководитель выступил с докладом перед научной общественностью по теме одной из глав будущей книги (Египетский поход): «Восхищение собрав¬шихся было всеобщим и вполне искренним. Критическую ноту внёс Б. Ф. Поршнев, который в своеобразной аллегорической форме довёл до коллег свои размышления об общественном значении и идеологическом смысле завершённого Манфредом труда. «Книга рассчитана на успех и будет иметь успех», — заявил Б. Ф. Слово «расчёт» вызвало лёгкое раздражение у автора... На мой тогдашний взгляд, однако, горше было про¬должение поршневской речи. Б. Ф. рассказал о своей поездке к горам Тянь-Шаня, о том, как в отдалённом кишлаке их прини¬мал председатель местного колхоза-миллионера. Этот человек в ставшей знаменитой, благодаря портретам И. В. Сталина, полувоенной форме — френче со звездой Героя — устроил, как водится, пышное застолье, на котором неожиданно поинтере¬совался: «А что, товарищи историки, нет ли чего новенького о Наполеоне?» Имел ли Поршнев в виду, что потребность в но¬вой биографии Наполеона связана с новым подъёмом стали¬низма, ощущавшимся тогда в стране, или только констатировал переплетение интереса к двум историческим личностям? Как бы то ни было, уйти от этого переплетения оказывалось не¬возможно. Отнюдь не из гоголевской шинели, а из другой, по легенде, «боевой шинели» («и сам товарищ Сталин в шинели боевой, и сам товарищ Сталин помашет нам рукой») вышла со¬ветская интеллигенция 60-х годов, и тем, кто брался за образ Наполеона, приходилось учитывать читательские ассоциации, закреплению которых вольно или невольно способствовал Ев¬гений Викторович Тарле своей книгой, написанной и изданной в пору утверждения сталинского полновластия... Сам историк воспринимал свой труд как правительственный заказ. Ему со¬общили, кто будет первым читателем, и, естественно, ещё не¬реабилитированный и невосстановленный в Академии автор хотел угодить вкусам высокопоставленного читателя»17.
Итак, академик Тарле получил заказ на создание «идеально¬го типа обобщающей модели единоличного правителя». Далее Гордон продолжает: «Своим образом французского императора бывший представитель cole russe подстраивался под господство¬вавшие в советском обществе настроения; и общественное вос¬приятие торжествующего режима личной власти, разумеется, не могло не отразиться в его историческом сознании»18. Просматри¬вая книгу за книгой авторов-любителей, которые не устают об¬винять профессиональных историков-«идеологов» за то, что они много лет скрывали от народа великие деяния французского им¬ператора, испытываешь за них откровенную неловкость: что им мешало, прежде чем изливать на бумаге свои чувства и вводить в заблуждение доверчивых издателей, прочитать книги професси¬оналов? Ссылаясь на текст монографии Тарле, Гордон констатиру¬ет очевидное: «Наполеоновские войны до определённого момен¬та характеризуются как своего рода экспорт Французской рево¬люции: «освобождал миллионы крестьян от крепостного рабства, провозглашал полное равенство всех сословий... значительно повышал благосостояние населения». Это один из центральных пунктов книги, который автор защищает с большим полемиче¬ским пафосом: «Отрицать очевидный и безусловный факт, что страшный разгром феодально-абсолютистской Европы Наполео¬ном имел огромное, вполне положительное, прогрессивное (ка¬кое обилие эпитетов! — А. Г.) значение, было бы нелепой ложью, недостойной сколько-нибудь серьёзного ученого». Историк на¬ходил для оценки военных талантов Наполеона феноменальные определения. Ссылаясь на представления современников — «и друзей, и врагов», Тарле называет его «неподражаемым мастером и художником в деле войны, гениальнейшим из всех когда-либо существовавших до того времени великих полководцев, виртуо¬зов военной стратегии и тактики»19.
Спрашивается, зачем было тратить деньги на перевод и из¬дание в 2008 году книги отставного французского генерала М. Франчески и Б. Вейдера «Наполеон под прицелом старых мо¬нархий», глубина мысли и литературный стиль которой не идут ни в какое сравнение ни с Тарле, ни с Манфредом? Спустя почти 20 лет после распада СССР довольно странно услышать из-за ру¬бежа следующий упрёк: «Можно попросту разминуться с исто¬рией, если пренебречь тем важнейшим фактом, что Наполеон выступал как наследник Французской революции 1789 года, вы¬звавшей беспримерное социальное и идеологическое потрясе¬ние»20. Может быть, на Западе по каким-либо причинам об этом забыли, но в нашей историографии связь между Наполеоном и Французской революцией являлась краеугольном камнем.
Приведём цитату из Манфреда: «Мир лейтенанта Бонапар¬те — это был мир Вольтера, Монтескье, Гельвеция, Руссо, Рейналя, Мабли, Вольнея, мир свободолюбивой мятежной литера¬туры XVIII века. Могло ли быть иначе?»21 Кроме того, «Наполеон Бонапарт выступает у Манфреда убеждённым сторонником со¬юза с Россией, а сформулированный первым консулом в янва¬ре 1801 года вывод «Франция может иметь союзницей только Россию» — продуманным и обоснованным. Историк придаёт этому выводу, можно сказать, непреходящее значение. Если сама идея союза с Россией трактуется «новым словом, внесён¬ным Наполеоном в историю французской внешней политики», то неоднократно повторяемый на страницах книги вывод вы¬глядит своего рода политическим завещанием императора... И многозначительный факт: при политике разрядки, в условиях ослабления международной напряжённости эта линия находи¬ла поддержку в официальных инстанциях. «Правильное пони¬мание современной международной обстановки и роли в ней франко-советского сотрудничества, — указывалось в рецензии центрального партийного органа на книгу Манфреда о Наполео¬не, — невозможно без глубокого изучения истории»22.
Возникает вопрос: почему у нас столь охотно поддерживают версию о том, что доброе имя Кутузова — это издержки ста¬линской идеологии и почему те же люди избегают указывать на идеологическую связь Сталина с «наполеоновской» темой? Профессиональные историки («любителям» история науки просто не по плечу: они живут сенсациями и сегодняшним днём) должны были обратить внимание на то, что современ¬ное восприятие Наполеона в России напрямую связано с уже оформившейся в советское время традицией почитания гения французского императора. Сталин мог запретить эту тему, а он способствовал. Как справедливо отметил Гордон: «В очень многом расхожусь я мировоззренчески или, точнее, по миро¬ощущению с Тарле, но вот читаю конец его жизнеописания На¬полеона: «Через четыре дня гроб вынесли из Лонгвуда. В по¬хоронном шествии, кроме свиты и служителей, принял участие весь гарнизон в полном составе, а также все матросы и морские офицеры, все гражданские чиновники с губернатором во главе и почти всё население острова. Когда гроб опускали в могилу, раздался гром пушечных салютов: англичане отдали мёртвому императору последнюю воинскую почесть». Читаю и ощущаю прилив влаги к глазам, перечитываю — то же самое. А ведь ме¬ня никогда не привлекала эта личность»23. Заметим: плакал, чи¬тая эти строки, не только ученик Манфреда. Блестящие работы Тарле и Манфреда — это талантливо выполненный госзаказ, что нисколько не уменьшает значимости их труда. В отношении к Наполеону в нашем обществе планка поставлена очень высоко, через неё не то что «перемахнуть» — дотянуться трудно! На наш взгляд, проблема «Наполеон и российский менталитет» — вос¬требованная тема для докторской диссертации.
Например, журналисту Александру Никонову в голову не при¬ходило, что он и сам на крючке у сталинской пропаганды (он да¬же оказался недоволен академиком Тарле, назвав его почему-то «сталинским соколом»), когда он сочинял эти строки: «Славе Ку¬тузова и орденам Кутузова мы обязаны товарищу Сталину. Желая оправдать катастрофический разгром 1941 года, он ухватился за лежащую на поверхности историческую аналогию и велел при¬дворным историкам, включая Тарле, выдумать «хорошо подго¬товленное контрнаступление Кутузова». Которого не было. Да и быть не могло. Кутузов знал, что Наполеон уйдёт из России толь¬ко тогда, когда сам этого захочет. Так оно и вышло»24.
Впрочем, у Никонова уже появился антагонист, с которым он может вести достойный спор: «Во время Великой Отече¬ственной войны в кремлёвском кабинете Сталина появились портреты А. В. Суворова и М. И. Кутузова. Это заинтересовало военных. Как-то, вспоминал маршал А. М. Василевский, Иосифа Виссарионовича спросили, кому из полководцев — Суворову или Кутузову — он отдаёт предпочтение? Вождь уклонился от ответа... Между тем ответ прост: предпочтение Иосиф Виссари¬онович отдавал Наполеону... В то время, когда вождь с трибуны Мавзолея призывал бойцов Красной Армии: «Пусть вдохновля¬ет вас в этой войне мужественной образ великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дми¬трия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!», говорить о симпатии к одному из захватчиков, посягавших на независимость России, было неэтично с моральной точки зре¬ния и неразумно с политической. Но, как говорили наши пред¬ки, хочешь знать правду — зри в корень»25.
Никонов так ценит своё мнение, что не то что Кутузова, но и самого Наполеона в грош не ставит. В противном случае он бы внимательно прочитал следующие строки великого мастера войны: «Вообще действия, имеющие целью прикрыть столицу или другой пункт фланговыми манёврами, требуют выделения особого корпуса и влекут за собою все невзгоды, сопряжённые с раздроблением сил, при действиях против сильнейшего непри¬ятеля. Когда после боя при Смоленске, в 1812 году, французская армия направилась прямо к Москве, генерал Кутузов прикрывал этот город последовательными манёврами, пока, прибыв в укре¬плённый лагерь под Можайском, не остановился и не принял сражения; проиграв его, он продолжил свой марш и прошёл че¬рез Москву, попавшую в руки победителя. Если бы вместо того он отступил к Киеву, он увлёк бы за собой французскую армию, но в таком случае ему пришлось бы отрядить особый корпус для прикрытия Москвы; ничто не помешало бы французам послать против этого корпуса другой, сильнейший, что заставило бы его эвакуировать эту столицу. Подобные вопросы весьма смутили бы Тюренна, Виллара, Евгения Савойского. Рассуждать догмати¬чески о том, что не проверено на опыте, — есть удел невеже¬ства. Это всё равно, что решать с помощью уравнения второй степени задачу из высшей математики, которая заставила бы побледнеть Лагранжа и Лапласа»26
В этих строках профессионал взял в Наполеоне верх над идеологом: он признал за Кутузовым способность решать за¬дачи из высшей математики, полагая, что у русского полковод¬ца не было возможности защитить Москву, кроме как в поле¬вом сражении. Последнее, на наш взгляд, было сомнительно при отсутствии простого равенства в силах: превосходство за счёт ополченцев — не в счёт. Сейчас Кутузова упрекают в том, что он не добился победы при численном преобладании, а ес¬ли бы он ввёл в бой ополченцев, то его обвинили бы в том, что он бросил в сражение необстрелянных и необученных людей. Наполеон считал битву при Бородине выигранной по факту за¬нятия Москвы французами, но у нас нет достаточно оснований утверждать, что Кутузов, решившись на эту битву, собирался отстаивать Москву до последнего солдата, не имея сведений ни о резервах, ни о поддержке фланговых армий. Но в любом случае Наполеон видел в действиях Кутузова с самого начала логическую систему, в которой упрямо отказывают полковод¬цу отечественные историки-профессионалы и любители под флагом борьбы со сталинизмом!
Взгляды профессиональных западных историков (я не имею в виду Международное наполеоновское общество, тру¬ды членов которого печатаются в России и которое на зару¬бежных сайтах в Интернете именуют «объединением истори¬ков-непрофессионалов») весьма существенно отличаются от взглядов российских коллег, что видно из приведённой ниже цитаты: «После описываемой битвы [Ауэрштедт], где француз¬ские войска продемонстрировали вершины тактического ма¬стерства, Великая армия более уже не показывала себя таким виртуозом. Причины для столь необратимых изменений — в размывании частей высшей пробы... и в потерях среди ветеранов, павших или вышедших из строя на протяжении многочисленных кампаний и заменявшихся неопытными конскриптами. Данные факторы способствовали ослаблению тактических и оперативно-тактических возможностей французских войск. С течением времени для прорыва неприятельских порядков командирам частей и соединений армии Наполеона вынужденно приходилось всё больше и больше полагаться на «большие батареи» артиллерии и состоящие из множества батальонов, а то и полков густые колонны. Такой спад тактической компетентности у французов происходил как раз тогда, когда оппоненты Наполеона стали понемногу нарабатывать мастерство и технику» 27 .
В то время как отечественные авторы в большинстве своём признали поражение Кутузова при Бородине, британские исследователи Р. Холмс и Д. Эванс, взглянув на вещи шире и вписав Бородинскую битву в контекст военных событий не с только в России, но и в Европе (как раз то, за что ратовал Понасенков, не предвидя результата), пришли к выводу, что победа принадлежала русским28. Популярна в наши дни и идея, что Наполеон за пределами Франции вёл исключительно оборонительные войны и даже на Пиренеи и в Россию его за¬несло «наваждение идеей мира»29. Апологеты французского императора, похоже, не слышат себя со стороны. «Территори¬альные потери Австрии весьма значительны, — торжествуют Франчески и Вейдер. — Она подписывает... Люневильский мирный договор, выставивший австрийцам очень высокий счёт за поражения в войнах, которые они непрерывно ведут против Франции на территории Италии и Германии. Священная империя вынуждена признать Рейн в качестве естественной границы новой Франции. Наконец сбывается доселе неосуще¬ствимая мечта французов, которые на протяжении стольких веков говорили: «Когда Франция из Рейна напьётся, Галлия своего добьётся»... Австрия должна признать Цизальпинскую и Лигурийскую республики и согласиться с обменом Великого герцогства Тосканского на Зальцбургское архиепископство... Между тем в 1795 году Конвент аннексировал Бельгию, а Лю¬невильский договор фактически распространил суверенитет Франции на Голландию»30.
Теперь почитаем Никонова: «24 июня 1812 года Наполеон перешёл Неман и двинулся навстречу агрессорам, благо фор¬мальный повод у него был: разорвав мирный Тильзитский до¬говор, Александр де-факто объявил Наполеону войну... Так вот, даже перейдя Неман, Наполеон воевать с Россией не хо¬тел. То есть не имел намерения вторгаться в Россию, но и во¬обще предпочёл бы обойтись без кровопролития»31. Впрочем, испанцам тоже не поздоровилось: «И вот скажите мне теперь, за что воевали испанские голодранцы?.. Им не один хрен, кто там в Мадриде на троне сидит — Бурбон или Бонапарт? Тебе, оборванцу, какое дело?»32 Ответ на вопрос Никонова, по неиз¬вестным причинам не считающего себя оборванцем (фамилия явно не княжеская, а воспитание и того хуже), содержится в романе современного выдающегося испанского писателя Ар-туро Переса-Реверте «День гнева» (М. 2009), посвященном восстанию в Мадриде: испанцы, невзирая на все недостатки государственной власти, «сделали то, что должен сделать каж¬дый порядочный человек, если его страна подверглась напа¬дению, взялись за оружие». Это простая истина, неведомая Никонову, была очевидной для наших предков.
Огромное количество литературы по «наполеонике», растиражированный СМИ образ французского императора как предтечи Евросоюза создают безусловные сложности в определении значимости событий, связанных с 1812 годом.
«Самосожжение» Москвы, уничтожение наполеоновской ар¬мии подчас рассматриваются как борьба с прогрессом. Одна¬ко по поводу Евросоюза мы имеем довольно определённое мнение, высказанное современным французским историком: «...Наполеон, уже находясь на острове Св. Елены, ещё сумеет своими трудами создать впечатление, что его план завоева¬ний имел целью построение единой Европы, но, в действи¬тельности, это была чисто умозрительная конструкция, соз¬данная задним числом»33.
Удивительно, но основные положения монографии Жана Тюлара «Наполеон: миф о спасителе» (во Франции книга вы¬шла с более определённым названием — «Миф о спасителе»), основанной на холодном и беспристрастном анализе источников, не встретили в нашей стране сочувствия не только среди любителей, но и среди специалистов. Между тем, автор книги в этой теме человек не слу¬чайный: во Франции он ведущий и признанный специалист по наполеоновской теме. На фоне российского энтузиазма отсутствие встречных славословий из страны, где, казалось бы, великому корсикан¬цу должны быть более всего благодарны, несколько смущает. А с Никоновым и вовсе вышла незадача. «Однажды ко мне в гости приехал один знакомый француз по имени Мартин. Интеллигентный человек. Сидели, пили вино, разговаривали. И вдруг я отметил для себя, что отношение французской ин¬теллигенции к своей стране напоминает отношени русской к своей — оно очень критично! Он ругал Францию, французский менталитет. Хотел покинуть родину... Каким-то образом раз¬говор зашёл о Наполеоне.
- Как ты к нему относишься? — спросил я.
- Никак. Наполеон — это просто авантюрист.
Сказать про Наполеона, что он был авантюрист, — всё равно, что охарактеризовать Христа как человека с бородой. Маловато будет... Французы как будто стесняются его». Здесь бы автору, разбранившему в своей книге и российский менталитет, и Россию, остановиться и задуматься. Но нет, он опять про своё: «И если сегодняшние парижане не хотят помнить это имя — что ж... Мир запомнит его и без них» 34.
Проблема не только в парижанах: положительной трак¬товке Наполеона в Европе убедительно противостоят версии германских историков. Американский исследователь Э. Крейе убедительно показал, что в основе союза Наполеона с Бава¬рией, Саксонией, Вюртембергом, Вестфалией и другими немецкими государствами лежало отнюдь не филантропическое стремление к политическим преобразованиям: находясь постоянно в состоянии войны с Англией, Наполеон нуждался в союзниках, которые поставляли ему «пушечное мясо» в обмен на вознаграждения земельны¬ми территориями побеждённых держав. Как только фортуна от¬вернулась от Наполеона, его союзники — кто раньше, кто позже — перешли на сторо¬ну победителей, вступив с ними в переговоры на Венском конгрессе. Именно Венский конгресс западноевропейские историки и считают прообразом Евросоюза, называя в числе его зачинателей Александра I. Но в России считают: да нет же, не Александр, а Наполеон...Кстати, исторически сложилось так, что наши историки в русле традиции XIX века рассматривают конфликт между Россией и Францией, игнорируя других участников противо¬стояния. По справедливому заключению Доминика Ливена, в настоящее время «нарушена сбалансированность взгляда рос¬сийских историков и их коллег за рубежом на проблему пора¬жения Наполеона». В числе недостатков отечественной исто¬риографии им названы: «колоссальный разрыв уровня знаний о 1812 и 1813-1814 годах»; приверженность«национальным сюжетам», препятствующую реально оценить вклад России в поражение Наполеона; определённая «зацикленность» ис¬ключительно на русско-французских отношениях; традици¬онная сосредоточенность отечественных специалистов на во¬енных операциях в отрыве от внимательного изучения дипло¬матических отношений. Наконец, открытым остаётся вопрос, действительно ли изжил себя потенциал «старорежимных» армий Европы на фоне «прогрессивной» армии Наполеона?
Многие из нас сознательно избегали и продолжают избегать дискуссий с дилетантами, потому что привыкли к тому, что в со¬ветские времена ответ на вопрос: кому верить — специалисту или любителю? — не вызывал сомнений. В новых условиях мы явно недооценили потенциал социологов, политологов, обозре¬вателей СМИ — всех тех, кто сейчас формирует представления об эпохе 1812 года и полагает, что их «свежий взгляд» на наше прошлое позволит установить истину. Мы проглядели ту черту, когда количество недостоверной, но политически ангажирован¬ной информации перешло в качество. Вероятно, в этом заклю¬чается своеобразие современной познавательной ситуации и в этом её главное отличие от ситуации 1912 года.
На мой взгляд, мы, историки, совершили большую ошиб¬ку в сравнении с теми, кто готовился торжественно отмечать 100-летие Отечественной войны 1812 года. В условиях союза с Францией накануне Первой мировой войны был найден раз¬умный компромисс в соотношении научных представлений об эпохе военного противостояния. Основу этого компромисса сформулировал еще мемуарист граф де Сегюр в главах, посвя¬щенных походу в Россию.
Бывший адъютант Наполеона и мудрый человек предложил такой взгляд на историю военного конфликта: когда воины Рос¬сии и Франции предстанут на суд Божий, то Всевышний призна¬ет в них братьев по славе. Нашему поколению историков этого показалось мало: мы сосредоточились на разоблачениях мифов советской идеологии, а затем перекинулись на лжепатриотизм. Как тут не вспомнить цитату из знаменитого романа Булгакова: «В воздухе приятно запахло разоблачениями». 70 лет представление о наших предках уродовала, искажала, коверкала советская историография. Но там по крайней мере хоть было объяснение: классовая ненависть. Теперь на смену классовой ненависти пришла просто ненависть, являющаяся средством самовыражения для людей, которые, по-|видимому, ничего другого не умеют.
Мы постоянно забываем, что между Россией и Францией в XIX-XX веках исторически складывались особые отношения: русская аристократия считала французский язык своим собственным, русские офицеры дорожили воспоминаниями о Наполеоновских войнах, были снисходительны к побеждённым и в конечном счете способствовали распространению наполеоновской легенды (повторю: это был мудрый шаг — сохранить общее прошлое как святыню). Потом большевики дорожи¬ли опытом якобинской диктатуры и весьма почитали традиции Великой французской революции, мы воевали на одной стороне в Первую мировую, сражались в дивизии «Нормандия-Неман», приветствовали выход Франции из блока НАТО, читали романы Дюма и Мориса Дрюона, обожали Мирей Матье и Ива Монтана... Исключительность французов в сфере нашей культурно-общественной жизни прошлого столетия, на мой взгляд, подпитывалась тем, что в советское время наше население одинаково плохо владело как французским, так и любыми другими языками. Теперь наши люди становятся в огромном большин¬стве своём англоговорящими. Это не может не сказаться на наших культурных пристрастиях.
Но, несмотря на все эти сложности, тема Наполеона, не поддерживаемая крупными историками ранга Тарле и Манфреда, уже висит в воздухе: Евгений Понасенков и Александр Никонов — не те люди, кто спасёт ситуацию и без того парадоксальную. Перефразируя Наполеона («Франция осталась без истории»), мы оставили Россию без истории Отечественной войны 1812 года. Накануне 200-летнего юбилея мы добились того, что в обыденном сознании поселились сомнения в героизме и мужестве наших предков; в то же время на полках книжных магазинов уже скопились нераспроданные книги о Наполеоне. Не присоветуют ли нам отмечать 200-летие нашествия Наполеона на Россию? Разрушая «мифы», мы почти лишили юбилей смысла, разрушив формулу, созданную Сегюром: «братья по славе». Как историк, я не уверена, что граф лгал...



Примечания
1. Троицкий Н. А. Книга о любви. Записки историка. Саратов. 2006.
2. Проскурякова Н. А. Модели российской цивилизации и модернизации в западное
и отечественном обществознании// XIX век в истории России: Современные концепции истории России XIX века и и/ музейная интерлретация//Труды ГИМ. Вып. 163. М. 2007. С. 7.
3. Липранди И. П. Материалы для Отечественной войны 1812 года. СПб. 1867. С. 118.
4. Троицкий Н. А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М. 2002. С. 4.
5. Лопатников Б. А. Канцлер Румянцев: Время и служение. М. 2010. С. 9.
6. Земцов В. Н. Великая армия Наполеона в Бородинском сражении. М. 2008. С. 78.
7. Цит. по: Соловьёв С. М. Император Александр I. M. 1995. С. 414-415.
8. Наполеон Бонапарт. Искусство войны: императорские максимы. М. 2009. С. 346.
9. Цит. по: Земцов В. Н. Указ. соч. С. 9.
10. Михайловский-Данилевский А. И. С. 53-54.
11. Ливен Д. Россия и разгром Наполеона//Эпоха 1812 года. Исследования. Источники.
Историография, Т. VI. Труды ГИМ. М. 2007. С. 309.
12. Про А. Двенадцать уроков по истории. М. 2000. С. 62.
13. Понасенков Е. Н. Правда о войне 1812 года». М. 2004. С. 11.
14. Фельдмаршал Кутузов. Документы. Дневники. Воспоминания. М. 1995. С. 402-403.
15. Понасенков Е. Н. Указ. соч. С. 115.
16. Румянцева М. Ф. Историческая память и музейная экспозиция в ситуации постмодерна//ХШ1 век в истории России. Труды ГИМ. М. 2005. С. 10.
17. Гордон А. В. А. 3. Манфред — биограф Наполеона/'/Французский ежегодник
2006: Наполеон и его время. К 100-летию А. 3. Манфреда (1906-1976). М. 2006. С. 48-49.
18. Там же. С. 50.
19. Там же. С. 52-54.
20. Франчески М„ Вейдер Б. Наполеон под прицелов старых монархий. М. 2008. С. 5.
21. Манфред А. 3. Наполеон Бонапарт. М. 1972. С. 38.
22. Гордон А. В. Указ. соч. С. 64-65.
23. Там же. С. 65.
24. Никонов А. П. Наполеон: попытка №2.М.;СПб. 2008. С. 263.
25. Николаев П. Ф. 100 дней Иосифа Сталина. Т. 1. М. 2011. С. 5,11.
26. Наполеон Бонапарт. Указ. соч. С. 387.
27. Войны и сражения эпохи Наполеона.1792-1815. М. 2009. С. 47.
28. Холмс Р., Эванс М. Поле битвы. М. 2010.
29. Франчески М., Вейдер Б. Указ. соч. С. 78.
30. Там же. С. 9-15.
31. Никонов А. П. Указ. соч. С. 246-247.
32. Там же. С. 215.
33. Будон Ж. 0. Путь Наполеона// Французский ежегодник 2006. С. 79.
34. НИКОНОВ А. П. Указ. соч. С. 372-374.

Сообщение отредактировал Ульянов - 11.3.2013, 15:20

[тень]

Статья хорошая,скажем даже выбивающаяся из общего направления журнала(одна обложка чего стоит).

Ивченко сейчас одна из немногих, кто пишет по делу и может грамотно отбрить любителей "новых взглядов".

[Yogan]

Статья хорошая,скажем даже выбивающаяся из общего направления журнала(одна обложка чего стоит).

Ивченко сейчас одна из немногих, кто пишет по делу и может грамотно отбрить любителей "новых взглядов".

Отличная статья-взвешенная и профессиональная!
Интересно-супротив кого она? Кто исповедует - "новые взгляды". Я только ОВС знаю.

[Ульянов]

Отличная статья-взвешенная и профессиональная!
Интересно-супротив кого она? Кто исповедует - "новые взгляды". Я только ОВС знаю.

что значит, против кого? У нас что, мало исследователей, которые с восторгом пишут исключительно по западным источникам?

Я уж не говорю про сонмы восхищающися Наполеоном - предтечей Евросоюза и называющих русскую армию "вашей"?

Сообщение отредактировал Ульянов - 11.3.2013, 14:12

[Yogan]

что значит, против кого? У нас что, мало исследователей, которые с восторгом пишут исключительно по западным источникам?

Я уж не говорю про сонмы восхищающися Наполеоном - предтечей Евросоюза и называющих русскую армию "вашей"?

вот я и думаю стоит перечислить.

[AlexeyTuzh]

Статья очень хорошая и своевременная, но Лидия Леонидовна и сама не прочь "защитить" Кутузова от Барклая де Толли, Беннигсена и Чичагова! Хотя они-то на её любимого полководца никогда не нападали, а, скажем так, наоборот!

[Brodnik]

при этом, проблемы квасного патриотизма не исчерпаны. Особенно в кало "народных" массах.

Из стычек вылупляются крупные столкновения ( один ряженый со званием научным, озвучил свой доклад на М-цкой конференции как "Дело под Городней", когда спросили список литературы агрессивно прикрылся связями в РПЦ - хорошо не приехал ), упоминание объективных достоинств ВА и Бонапарта приравнивают к работе на ЦРУ и т.д. и т.п.
Если ВА была такой слабой, а Бонапарт - бездарь, как получилось что занял Москву?
Или русская армия была настолько плохой что сдала её?

В общем умаляя достоинства и силу противника, тем самым умаляют подвиг РИА и всей Российской Империи...

При этом когда "квасняне" сидят в чиновниках и имеют возможность портить кровь тем, у кого работа - история (изменения графика трудового дня, угрозы уволить некоторых сотрудников, прессинг в местной прессе) - любовью к поцьреотам не воспылаешь никак.

Вызовут эти "пенки комсомола" уважаемого человека ( с фамилией на букву К.), грохнут "Большой советской энциклопедией" в стол и забрызгивая слюной и децибелами оповещают что ВСЯ ИСТОРИЯ УЖЕ НАПИСАНА И ВСЕХ ВАС НАДО РАЗОГНАТЬ!

И уважаемый человек падает на неделю с сердечным приступом...Ибо к изыскам пролетарского изложения мыслей вслух не приучен.

P.S. упомянутый почитатель В.И.Ульянова и РПЦ долго портил кровь из-за термина "Великая армия" - усмотрев в этом бонапартизм.

Сообщение отредактировал Brodnik - 11.3.2013, 14:31

[Ульянов]

при этом, проблемы квасного патриотизма не исчерпаны. Особенно в кало "народных" массах.

Из стычек вылупляются крупные столкновения ( один ряженый со званием научным, озвучил свой доклад на М-цкой конференции как "Дело под Городней", когда спросили список литературы агрессивно прикрылся связями в РПЦ - хорошо не приехал ), упоминание объективных достоинств ВА и Бонапарта приравнивают к работе на ЦРУ и т.д. и т.п.
Если ВА была такой слабой, а Бонапарт - бездарь, как получилось что занял Москву?
Или русская армия была настолько плохой что сдала её?

по-моему, в статье достаточно понятно всё разложено по полочкам? Вы хотите заменить квасной патриотизм коньячным?
Вы как-то странно смещаете акценты) Квасной патриотизм, как вы его называете, был всегда и всегда будет - а "закваска" сильно зависит от дрожжей "официальной науки".. Последние лет 20 нас кто только не уверял, что в нашу отсталую угрюмую страну с небоеспособной армией пришел светоч Человечества, военный гений, поборник общеевропейских ценностей (короче, разве что без нимба), побил нас всеми способами и ушел, когда это ему стало нужно... А наши дурашки еще и сопротивлялись этой прогрессивнейшей личности.. Естественно, ответная реакция квасного патриотизма - полностью нивелировать эти похвальбы...

При этом когда "квасняне" сидят в чиновниках и имеют возможность портить кровь тем, у кого работа - история (изменения графика трудового дня, угрозы уволить некоторых сотрудников, прессинг в местной прессе) - любовью к поцьреотам не воспылаешь никак.

Артемий, вот такие выпады совсем не радуют.. Я уже спрашивал тут, и вас теперь спрошу: Поцреоты - это кто?


Сообщение отредактировал Ульянов - 11.3.2013, 14:46

[Ульянов]

Но, надо сказать, сейчас слегка выправляется положение...
Земцов, конечно, не прогрессирует, но на примере Попова это хорошо видно)

[Brodnik]

по-моему, в статье достаточно понятно всё разложено по полочкам? Вы хотите заменить квасной патриотизм коньячным?

ниразу, ибо "эмоции противоположны чистому и холодному рассудку", просто проблемы существую бок о бок.

И крайность любая в этом случае чревата искажением воссоздаваемой картины.

Ищут кто же был "хороший эльф", а кто "плохой орк" - и видение процессов из-за этого упускается...

уже описал "поцьреота" выше, могу прибавить что зачастую это удобная ширма.

Патриотизм подлинный - вещь глубоко интимная.





И тут вопрос кто патриот - владелец нескольких пекарен, и высокий чиновник, или стареющий директор музея невысокой з/п, но из фанатизма продолжающий работать.

Сообщение отредактировал Brodnik - 11.3.2013, 14:50

[Александр Жмодиков]

Цитата:

Но о какой внутренней критике источника может идти речь, когда мы сталкиваемся с обильным цитированием сочинений воинов Великой армии, о большинстве которых мы знаем лишь номер полка и цвет мундира?

Более того: цитаты часто слишком сильно сокращены, вырваны из контекста, и к тому же нередко взяты не из первоисточника, а из вторичной литературы или из старого корявого перевода, при этом об авторе сообщается пара слов или не говорится вообще ничего - и в результате у читателя может возникнуть ощущение, что он читает прямую речь очевидца или даже непосредственного участника описываемых событий, тогда как на самом деле он читает слова наблюдателя, который находился довольно далеко от места событий, и не мог видеть всех тех подробностей, о которых рассказывает.

«Бодрствование» наполеоновских ветеранов не осталось бесплодным. В доказательство того, что они выполнили идеологический заказ, приведу строки из завещания Наполеона на острове Святой Елены: «...Полковнику Марбо, сто тысяч франков. Я возлагаю на него обязанность продолжать писать для защиты славы французского оружия, дабы покрыть позором клеветников и отступников»8. Путеводной звездой их воображению служили бюллетени Великой армии и мемуары самого Наполеона, по поводу которых его падчерица, королева Гортензия, заметила, что узник острова Святой Елены «с изощрённым кокетством хорошего драматурга» «аранжировал свою жизнь, свою защиту и свою славу».
Эту «бумажную» войну российские ветераны, безусловно, проиграли: в их рядах не было генерала Жана Батиста Антуана Марселена де Марбо (1782-1854), полный текст «Мемуаров» которого был издан в России без соответствующего научно¬го комментария в 2005 году.

Можно добавить, что перевод, как обычно, неважный - военная терминология "убита" почти полностью.
Следует отметить, что Наполеон завещал Марбо сто тысяч франков не за будущие мемуары, а после прочтения первых частей критических замечаний Марбо на книгу генерала Ронья (Rogniat), которую и сам Наполеон критиковал.
Marbot, J.-B.-A.-M. de,
Remarques critiques sur l'ouvrage de M. le lieutenant-général Rogniat.
Paris, 1820.

Замечания Марбо на книгу генерала Ронья не идут ни в какое сравнение с его мемуарами - это вполне добротный полемический труд на чисто военную тематику, написанный с большим знанием дела.

Сообщение отредактировал Александр Жмодиков - 11.3.2013, 15:12

[Ульянов]

И тут вопрос кто патриот - владелец нескольких пекарен, и высокий чиновник, или стареющий директор музея невысокой з/п, но из фанатизма продолжающий работать.

это внешние факторы, ничего о патриотизме не говорящие..

[Brodnik]

Вы как-то странно смещаете акценты) Квасной патриотизм, как вы его называете, был всегда и всегда будет - а "закваска" сильно зависит от дрожжей "официальной науки"..

Бесспорно, как и многие процессы в мире, но это не значит что им стоит подчиняться. Не сколько "официальной науки" сколько "официальной идеологии".

Последние лет 20 нас кто только не уверял, что в нашу отсталую угрюмую страну с небоеспособной армией пришел светоч Человечества, военный гений, поборник общеевропейских ценностей (короче, разве что без нимба), побил нас всеми способами и ушел, когда это ему стало нужно... А наши дурашки еще и сопротивлялись этой прогрессивнейшей личности..

Очень жаль что такой ученый как Соколов исказил науку в угоду своим личным предпочтениям. Читая его, увы, фильтруешь не хуже чем историков от марксизма-ленинизма.

Естественно, ответная реакция квасного патриотизма - полностью нивелировать эти похвальбы...

естественно, нас же "плохими" назвали, а мы - "хорошие"

это уже идеологическое противостояние, а не разница в оценке исторических реалий.

проблема которую затронула Ивченко - более чем животрепещущая - НАУЧНАЯ ЭТИКА

[AlexeyTuzh]

Земцов, конечно, не прогрессирует, но на примере Попова это хорошо видно).

А я что-то у Попова прогресса не чувствую! Я какую-то его новую книжку пропустил?

[Ульянов]

проблема которую затронула Ивченко - более чем животрепещущая - НАУЧНАЯ ЭТИКА

мне кажется, проблемы, озвученные в статье, гораздо шире

[Brodnik]

это внешние факторы, ничего о патриотизме не говорящие..

это отнюдь не внешние факторы, это уровень культуры в обществе - человек со своими амбициями и самомнением против человека работающего профессионально и сделавшего ОЧЕНЬ МНОГО, для сохранения исторической памяти.
Вы же понимаете что я конкретен в данном примере.

мне кажется, проблемы, озвученные в статье, гораздо шире

но проистекают из этики... в конечном итоге.

искажение исторических реалий(хотя бы и относительных в силу имеющейся информации) в угоду идеологии - не этично для историка.

[Белов-Семеновский]

Великолепная статья Лидии Ивченко.

[тень]

А я что-то у Попова прогресса не чувствую! Я какую-то его новую книжку пропустил?

Как-то тоже не заметил.
Стал чуть больше использовать отечественных источников, но всё так же вдохновенно дует в свою дуду.
Про научную этику промолчу ))

[Илья]

Последние лет 20 нас кто только не уверял, что в нашу отсталую угрюмую страну с небоеспособной армией пришел светоч Человечества, военный гений, поборник общеевропейских ценностей (короче, разве что без нимба), побил нас всеми способами и ушел, когда это ему стало нужно... А наши дурашки еще и сопротивлялись этой прогрессивнейшей личности.

о как!
не помню подобного...
кто это? Троицкий что ли? вроде не похоже на него
Соколов? тоже не он
так кто же эти "кто нас только не уверял"?
может Трейар? тогда понимаю градус гнева! Ату его, заблудшего!

[wood]

Как-то тоже не заметил.
Стал чуть больше использовать отечественных источников, но всё так же вдохновенно дует в свою дуду.
Про научную этику промолчу ))

Максим , а она существует... ? Или просто гражданин Попов , так за "базаром не следит" . Индивидум , он такой ?



Сообщение отредактировал Ульянов - 11.3.2013, 22:37